Урал — земля золотая - Коллектив авторов

— Вон нора барсучья, — указал охотник, — там и капкан насторожен.

Малик бросился вперед и полез в нору. Но вдруг выполз из нее и визжа завертелся.

— Ага, значит, сидит. Это он собаку куснул. А ну, зови пса обратно.

— Малик! Малик!

Но Малик, разгоряченный борьбой с барсуком, снова нырнул в нору и вскоре показался, таща зверя за загривок. Барсук попался в капкан задними ногами, а капкан был привязан к камню проволокой, поэтому Малик никак не мог вытащить добычу из норы.

Малика оторвали от барсука, и тот опять спрятался в норе. Охотник выстрелил в нору и сказал:

— Вот теперь тащите его сюда.

Лёса освободил барсука из капкана и выволок наружу: зверь был жирный и длинномордый.

— Ну, я теперь один пойду, мальцы, не мешайте мне. Малины вам полные корзины, — пожелал охотник и, взвалив на плечо барсука, зашагал на подъем.

Мы отправились на Гребень. Под гору итти было легче, и мы разговорились.

— Узнать бы, почему эти горы так называют, — начал я разговор.

— Знаю я, отец мне говорил, — отозвался Лёса. — Гребнем назвали потому, что самая вершина горы походила на гребень с зубьями. Но теперь она развалилась, а название так и осталось.

— А Соколиху?

— И Соколиху не зря так назвали. Еще мой отец маленьким был, когда произошла эта история. Гора тогда вовсе неприступная для человека была. Особенно вершина. Это теперь на нее можно подняться, старая она стала, развалилась: обвалы да оползни разрушили. А раньше на этой горе соколы себе гнезда вили. И вот однажды прилетел на эту гору большой сокол и свил гнездо. А недалеко медведь в берлоге спал. Как тепло стало, проснулся медведь от спячки и начал бродить. Набрел на гнездо сокола и хотел было зорить его. Прилетел сокол и набросился на зверя: бьет его по глазам крыльями, а когда тот зажмурит глаза, клюет в башку и морду. Медведь ревет от боли и злости и все хочет сокола лапой ударить, да сокол юркий, ловкий: увернется от лапы мишки да клювом его долбанет. Ревет медведь. А в ту пору лесорубы лес пилили у горы и видели этот поединок. Кровь пошла из башки зверя, а он все не отстает от сокола, машет лапами и ревет. А сокол бьет и бьет его в голову острым клювом.

— Ну и что же?

— Ничего, забил сокол медведя до смерти. Обессилел тот и упал с отвесной скалы вниз. Победа осталась за птицей. С той поры и зовут эту гору Соколихой. А вон и пещера! Вон она плитой завалена.

Темный вход уходил внутрь горы. Мы взяли в руки веревку, свитую из липы, чтобы, не растеряться, зажгли лучины и двинулись в путь. Малик не пошел с нами, остался сторожить у входа корзины с ягодами. Сырой запах охватил нас. Двигались мы осторожно, боясь споткнуться или удариться головой о выступы. Лучины чадили, едкий дым ел глаза, Пещера была не особенно длинной, и вскоре мы дошли до конца ее. Здесь ход суживался настолько, что местами нужно было ползти.

— Поворачивай обратно, ребята, — закричал Лёса, дойдя до конца хода.

Вслед за его криком, раздался шум, стук камней, и все стихло. Я на видел Лёсу, хотя шел в трех шагах от него. Моя лучина освещала камень. Лёсы не было.

— Лёса! Лёса! — закричал я испуганно. — Где ты?

Откуда-то из камней послышался стон, а потом крик:

— Ребята! Где вы?

Я пошел к камню, упавшему между Лёсой и мной, и крикнул:

— Мы здесь, Лёса!

— Вижу огонь, Миша, — уже почти спокойным голосом кричал Лёса. — Не уходите, ребята! Дай руку в щель, вот она наверху…

Я осветил верх свода и увидел его руку, торчащую из камня. Я взял маленькую ладонь и держал ее в своей. Лёса успокоился. Начали обсуждать происшествие.

— Знаешь, Лёса, — надумал я. — Я останусь с тобой, будем разговаривать, а Пима побежит в поселок звать отца твоего и народ. Они тебя быстро добудут.

Пима побежал в поселок, а мы с Лёсой остались в пещере. Скоро моя лучина погасла, и мы очутились в темноте.

— Он, вижу, вижу!

— Чего видишь, Лёса?

— Угли горящие вижу. Вон целая головешка светится. Это и есть мигушки дуба, — настаивал Лёса.

Я ничего не видел, но, чтобы не огорчать товарища, начал сам выдумывать тлеющие огоньки. Я и сейчас не знаю — действительно ли были они. Но тогда мне казалось, что пещера освещается каким-то чуть заметным светом, идущим из стен ее.

Так сидели мы с Лёсой часа три, пока Пима не привел людей.

— Где ты, Лёска? — ласково окрикнул сына отец Лёсы и поднял фонарь.

Осмотрев обвал, он успокоился — камень был неширокий и непрочный. Первым же ударом лома он оторвал большой кусок камня.

— Сейчас, сынок, откопаю, — говорил он. — Камень здесь сыпучий, водой его разъело. Видать, родник пробирается из-под земли, размочил камень.

Через полчаса Лёса выбрался из завала.

Мы еще не раз ходили на Соколиху и Гребень за ягодами, но в пещеру эту никогда больше не заглядывали, хотя и манило нас еще раз посмотреть на мигушки в камне.

Глава седьмая

НА ЗВЕРИНЫХ ТРОПАХ

Охота

Озеро широкоВ лагере болот,Тихая протокаК озеру ведет.

В камышах высокихЯ с ружьем сижу,Озеро, протокуВижу. Уток жду.

Кое-где местамиКлубится туман,Мутными клочкамиЛипнет к камышам.

Ивы прошумелиМолодой листвой,Утки пролетелиСтаей небольшой.

Камыши их манятЖелтою стеной,Может, и обманетТишина, покой?

И на самом деле,Сделав сжатый круг,Утки в воду селиВажно и не вдруг.

Воздух свежий, колкийВ рукава бежит,Верная двухстволкаНа руке дрожит.

Но движенья быстры,Гулкий и шальнойПрокатился выстрелНад речной волной.

Утка быстрокрылаВ воздухе сильна,Взмах, другой, и скрылаКамышей стена.

Но одна приселаПеред камышом,Хоть остервенелоБьет волну крылом.

Шустрая собакаПри большой волнеДоплыла без страха, —Притащила мне.

У осоки колкойСнова я сижу,Верную двухстволкуНа руке держу.

У народа манси

Я по национальности манси. Каждое лето мы уезжаем жить на высокую гору Хосатумб и там ставим юрту. Около юрты в жаркий день собирается стадо оленей. Олени приходят спасаться от комаров. Мы раскладываем дымящиеся костры, и олени стоят в дыму, фыркают и тяжело дышат.

Наша летняя юрта сшита из береста. Дождь ее не промочит, а ветер не разорвет. Бересту сшивали оленьими жилами и потом натягивали берестяную покрышку на длинные шесты, сложенные в козлы. Посередине юрты стоит маленькая железная печь, стол, а в углу на землю брошены оленьи шкуры. Там наша постель, там мы спим.

Как только солнце начинает скрываться за горизонтом, комаров становится меньше, и олени уходят в тундру искать сочный мох. Ночью для оленей не нужно пастухов, они ходят все вместе, и горе тому волку, который попытается напасть на стадо оленей. Завидя врага, олени бегут на волка, догоняют его, сбивают копытами на землю, и все стадо пробегает по зверю. Потом ничего не найдешь, ничего не останется от жадного волка.

Когда идет дождь или на гору ложится туман, трудно оленеводу искать в тундре оленя.

Так живем мы на одном месте до тех пор, пока олени не вытопчут мох вокруг юрты. Когда мох исчезнет, мы переезжаем на другую гору. Собираем имущество, складываем юрту, прикрепляем ее к нартам и едем.

Кончается лето, падает снег. Мы снова складываем юрту на нарты, запрягаем оленей и переезжаем на реку Сольву, под защиту лесов. По берегам Сольвы много зимних юрт манси. Зиму мы живем в теплой избе, а оленей выгоняем пастись на ближние горы — Денежкин камень, Малый Хосатумб.

Зимой охотники уходят на белкование. Стрелять белку трудно, но интересно. Нужно так убить ее, чтобы не испортить шкурку. Многие охотники попадают белке в глаз: и белка убита, и шкурка цела.

Недавно в тайге, далеко на севере, построили ребятам манси большую хорошую школу. Весть прошла по тундре, по стойбищам манси про школу, что дал нашему народу Великий Красный Закон.

Шишкарь